Мелкие камушки негромко похрустывали под ногами Майлса, который шел, опустив голову и заложив правую руку за ремень брюк;  в левой покачивался небольшой кожаный портфель с документами.  Нередко ученый до темна засиживался в лаборатории, в таких случаях он, как правило, оставался там ночевать, но сегодня нужно было вернуться домой и захватить еще кое-какие бумаги. 
Крап, крап, - шуршал гравий. Торонтон шел, помахивая портфелем и флегматично подсчитывая, какое напряжение нужно дать на бинауральные электроды, чтобы при этом не возникала остановка дыхания. Выходило что-то в районе десяти миллиампер и то при условии, что опыт не будет проводиться дольше пятнадцати секунд. Майлс возлагал большие надежды на электричество. Если он сможет понять принцип, по которому раздражаются участки мозга, когда мутант использует ментальную способность…
На перекрестке Торонтон помедлил. У него был выбор – сделать крюк и пройтись по ярко освещенному проспекту, а затем свернуть во дворы к своему дому, или срезать угол, пройдя через парк. Иногда, когда ученому хотелось подольше пройтись – например, если задача, которую он решал в уме по пути из лаборатории, не была решена, - он мог выбрать длинную дорогу. Но сегодня результаты вычислений уже легли на полочку среди прочих необходимых данных, так что ученый решительно свернул на главную аллею, единственное освещенное место в парке.
Несмотря на то, что молодой человек был худощав и вообще производил впечатление ботаника (хотя уже давно избавился от очков; наверное, дело не в них, а во взгляде), Торонтон вовсе не опасался идти ночью через парк. Люди не могли причинить ему вреда, разве что воспользовались бы огнестрельным оружием – но здесь и способность бы не спасла; бродячие собаки разбегались, чуя какую-то неправильность, исходящую от этой сутулой фигуры.
Услышав чьи-то размеренные шаги, Майлс поднял голову и увидел, что навстречу ему из парка движется мужчина в спортивном костюме. Собачник? Но четвероногого поблизости не видно. Для утренней пробежки тоже вроде бы рановато – когда Майлс выходил из лаборатории, едва перевалило за полночь. С таким же успехом это мог быть «крутой», тусующийся в парке ради встречи с поставщиком какой-нибудь дури, отвергнутый возлюбленный, наматывающий круги в гордом одиночестве, наконец, такой же прохожий. Решивший через сквер срезать дорогу – ему, Майлсу, до этого нет никакого дела. Лишь бы прошел себе мимо, не цепляя ученого – ему же будет лучше.
Когда мужчины поравнялись, Майлс мельком глянул на его лицо, прошел автоматически еще пару шагов и остановился, обернувшись. Не может быть, он, конечно, обознался: столько лет прошло. Нет, именно по этой причине Торонтон не мог ошибиться.
- Чарли? – неуверенно произнес ученый, разворачиваясь уже всем корпусом.

После секундного замешательства Спарс неуверенно предположил:
- Торонтон? Майлс?
Ученый слегка развел руками, как бы говоря: «Он и есть». Лицо бывшего школьного приятеля расплылось в улыбке, он приблизился и, фамильярно хлопнув Майлса по плечу, воскликнул:
- Привет, друг! Тебя не узнать! Как жизнь, работаешь, может, семью завел?
Торонтон вскинул руку, как бы защищаясь от потока вопросов, и тоже искренне улыбнулся. Правда улыбка его была вызвана другим. Перед глазами ученого встал бланк с маленькой фотографией три на четыре в уголке. И с пометкой в графе «способность»: полное (?) копирование любой (?) мутации, длительностью (?). Короче, слишком много вопросов было в этой графе. А теперь он, Майлс Торонтон, стоит лицом к лицу с этим мутантом, мужчиной, за чей геном ученый дал бы себе отрезать левую руку – правая ему еще пригодилась бы для последующих опытов.
Кроме того, Торонтон обладал прекрасной памятью, и «школьные годы чудесные», к сожалению, очень живо всплывали там. Конечно, к нему цеплялись. То очки разобьют, то портфель вытряхнут в лужу – но все это было так, мелкое пакостничество, которое Торонтон, стиснув зубы, терпел. Потом, когда Спаркс, звезда баскетбола, везунчик, Мистер Мускул старшей школы вступился за него – от Майлса отстали. Но когда Чарли выпустился, для Торонтона начался настоящий ад, и пиком его был момент, когда проявились способности мутанта.
А затем было бегство из дома под дулом ружья в руках собственной матери, люди в аккуратных серых костюмах и белых халатах… Но Майлс уже привык изворачиваться. Он смог доказать, что живой полезнее, чем мертвый. Что дать ему возможность учиться и работать выгоднее, чем ставить на нем эксперименты. Но кое в чем они просчитались. А именно не учли, что Торонтон всю жизнь был верен не людям, ни мутантам, ни «Око» - только своему делу. 
Логическая цепочка, разложение которой на отдельные звенья заняло довольно много времени, в голове Майлса предстала в виде последнего звена: нужно завоевать доверие Чарли, по возможности узнать, где он живет, чем занимается (хотя понятно чем – все, сбежавшие из «Ока», как правило, становились членами противоборствующей группировки). А затем действовать по обстоятельствам. Поэтому Торонтон хмыкнув на предположение Спаркса о семье, сообщил:
- Работаю. Завел себе, как видишь, контактные линзы и привычку торчать в офисе до последнего – бессонница, чтоб ее. Сам-то как? Семья, работа? – Майлс окинул бывшего приятеля взглядом. – Ты вот ни капельки не изменился. Небось, в баскетбол теперь играешь на профессиональном уровне, тренируешься день и ночь? – последнее замечание относилось к факту, что Спаркс был в спортивном костюме и, зная характер мужчины, скорее все-таки бегал, чем занимался чем-нибудь другим.

Ответ Спаркса позабавил Майлса. Перешел на сторону зла? Возможно, возможно. Он слабо мог представить себе Чарли в роли преподавателя… Разве что преподавателя физкультуры. А вот упоминание о сестре заслуживало куда большего внимания. Майлс смутно припоминал мелкую блондинку, всюду таскающуюся за братом, если память его не подводила – Чарли в младшей души не чаял. Хотя, в принципе, это очевидно, раз уж они живут в месте. У Торонтона не было ни братьев, ни сестер, даже двоюродных-троюродных, по крайней мере он о таких ничего не знал. Всю жизнь один как перст, Майлс не представлял себе, как можно постоянно выносить рядом с собой другого человека, со своим ритмом жизни и – боже упаси – привычками.
- Слушай, что мы тут торчим? – вдруг спохватился Спаркс. - Давай завернем куда-нибудь, пропустим по стаканчику за встречу, а? Ты же не собираешься возвращаться в свой офис, надеюсь? – с этими словами мужчина снова хлопнул Майлса по плечу, окидывая его одобрительным взглядом снизу вверх.
Определенно, Торонтон узнавал этот снисходительно-доброжелательный взгляд – прежде он появлялся чуть ли не каждый раз, когда Чарли смотрел на хмурого младшеклассника; равно как никуда не делась безмерно раздражавшая Майлса привычка трепать его по плечу. Но сейчас равновесие сил сместилось, они оба стали другими людьми, а эта иллюзия прежних отношений была только на руку Торонтону. Поэтому ученый улыбнулся (ответить на дружеский жест тем же было бы явным перебором), усилием воли остановил руку, тянущуюся к плечу, чтобы потереть его, и ответил:
- Если бы даже и хотел, там все уже закрыто на ночь. А тут по близости я как раз знаю неплохое местечко, - в баре, который имел в виду Торонтон, в середине дня подавали еще и горячие блюда, так что ученый, никогда не утруждавший себя готовкой, периодически заскакивал туда, чтобы пообедать. Разумеется, вечером, когда заведение превращалась в насквозь питейное, Майлс там ни разу не был. Единственное затруднение встало перед Торонтоном: он не пил. Запах пива вызывал у него непреодолимое отвращение, а алкоголь крепче он считал отравой для мозга и прочих жизненно важных органов, и потому не употреблял – по крайней мере, систематически.
Но ради такого дела Майлс был готов проставить выпивку им обоим. И чем крепче, тем лучше. Нужно, чтобы у Спаркса развязался язык… В смысле окончательно. Если, конечно, со школы он не изменился.
В баре, несмотря на позднее время, а может и благодаря ему, народу было немного. Майлс провел Чарли к любимому месту за стойкой, у самой стены, в глубине души наслаждаясь сложившимся положением: право слово, еще полчаса назад он и представить себе не мог, что окажется в этом заведении. Кивнув знакомому бармену, Торонтон сел на высокий стул, привычным движением поставил портфель, прислонив его к стенке.
- Мне джин с тоником, - голос был словно чужой. Майлс невольно начал волноваться: необычность ситуации, да и то, что он задумал, плохо сказывались на душевном равновесии. Пожалуй, сегодня он даже сделает исключение и выпьет это кошмарное пойло. – Чарли, а ты что будешь?   

Когда Спаркс потребовал виски, ученый мысленно возблагодарил основателей генетики – других богов он не признавал. Остается только повторить так еще пару, а лучше – больше раз. Торонтон еще не сформулировал для себя четкий план действий, слишком сумбурной случилась последняя четверть часа. В одном он был уверен точно: если Чарли уже однажды побывал в восьмом отделе, другой раз он живым не дастся. Майлс прекрасно помнил о единственной известной ему слабости бывшего школьного приятеля – тот буквально менялся в лице, когда в школе объявляли, что всем классам следует сделать какую-нибудь прививку. Каким бы «крутым» Чарли не был, врачей он тогда боялся до дрожи. И если подростковый страх прошел, вряд ли он сменился дружеским расположением к медикам – скорее уж настороженной неприязнью. Поэтому ни в коем случае нельзя, даже вскользь, упомянуть, что он, Майлс, имеет какое-то отношение к врачам. И вообще, теперь Спаркса нужно было брать хитростью, а не грубой силой – тем более, что, во-первых, Торонтон на такое не способен, а во-вторых, эксперименты над мутантами все-таки запрещены, так что он вдвойне рискует.
Тем временем Спаркс решил вызвать Майлса на диалог:
- Ну, рассказывай, чем занимался все эти годы? Ни о ком из наших ничего не слышно? Ты же знаешь, я совсем выпал из жизни.
Последнее предложение насторожило ученого. Что он имеет в виду? Просто оговорился? Откуда ему, Майлсу, знать о том, как Спаркс провел последние годы? Или Чарли о чем-то догадался и теперь ведет свою игру? Торонтон спохватился, что невольно выказывает охватившее его волнение и как можно непринужденнее отмахнулся:
- Брось, нечего рассказывать. Закончил Оксфорд, работаю на частную фирму. И, как ты мог бы догадаться, покинув школу, я постарался как можно меньше общаться со всеми этими… - Майлс не закончил фразу, тут и так было все понятно, к тому же, бармен принес заказанную выпивку. – Ну, за встречу, - Торонтон поднял стакан с джином.
«Во имя секвенирования биополимеров», - мысленно произнес подобие тоста Майлс и пригубил напиток. Тот, разумеется, показался ему отвратительным, но на лице ученого ничего подобного не отразилось. А изображать удовольствие ему вовсе не требовалось – Майлс и так чувствовал громадное внутреннее удовлетворение от сознания задуманного им. Главное, чтобы оговорка Спаркса оказалась именно оговоркой, а не хитростью.
- Расскажи лучше, как ты поживаешь, - бросил пробный камень ученый. – Как выпустился, совсем пропал. За границей учился, что ли?
У Майлса была слабая, но все-таки надежда на то, что Чарли, не подозревая, кто сидит перед ним, пуститься в пространное изложение перипетий собственной  судьбы, а там, глядишь, и пару важных секретов Ящеров выболтает…

Майлс задумчиво кивал, слушая вдохновенное вранье Спаркса. Страны третьего мира? Детский центр? Маме своей ты это рассказывай, Чарли. Кстати, скорее всего, именно эта байка была скормлена всем без исключения знакомым из прошлой жизни Спаркса. Видимо, он не из тех, кто после объявления о существовании мутантов кинулся налево и направо рассказывать о своих способностях. Разумеется, это было разумно – «Око», хотя и ушло в глубокое подполье, отнюдь не дремало.
Спаркс осекся и уставился в телевизор, висящий слева. По нему как раз передавали сообщение об убийстве девушки-мутанта.
- Эй ты, переключи! – Спаркс грохнул пустым стаканом о стойку. – Все равно ведь никто не позвонит. Особенно те, кто напрямую к этому причастен, - уже тише произнес Чарли. – Повтори! – это он снова обратился к бармену, взявшемуся за пульт.
Торонтон наблюдал эту сцену с возрастающим удивлением. Чего это Спаркс так взвился? Может, убитая – его знакомая? Или у этого пацифиста просто душа болит за всех мутантов, которые мрут в округе да и вообще, во всем мире? В любом случае, что-то подсказывало ученому, что он нащупал еще одно слабое место бывшего приятеля. Майлс слегка подался вперед, опираясь на стойку, и негромко произнес, не глядя на Спаркса:
- Ты прав, – глотнув джина, Торонтон поднес стакан к глазам и сквозь толстое стекло посмотрел на ряды бутылок, - люди никогда не жаловали тех, кто не похож на них, - сделав паузу, ученый поставил стакан и повернулся к Спарксу: - хотя на мой взгляд никто не заслуживает такой участи, ни человек, ни мутант.
Выпитый алкоголь уже слегка подействовал на Майлса, а потому, говоря искренне, ученый высказал гораздо больше того, чем первоначально планировал поделиться со Спарксом:
- Люди вырождаются, Чарли. Может, мутанты – это попытка вселенной выжить. Знаешь, я не верю в Бога, - Торонтон снова уставился в свой стакан. – Но если существует какая-то конечная разумность, такие вещи не должны происходить.
Майлс вовремя прикусил язык – и так он сейчас наболтал лишнего. И правда, не стоило пить. Просто не было у Торонтона случая поделиться своими идеями, давно лелеемыми планами о мире, в котором доминирующей – а лучше единственной – расой станут мутанты. Нет, ученый и в мыслях не имел уничтожить человеческий род. Просто он считал мутацию не генетической аномалией, а естественным процессом эволюции, и собирался всего лишь немного помочь этому процессу. Ведь если все станут мутантами и будут равны, в мире снова воцарятся спокойствие и равновесие.

Когда Майлс снова перевел взгляд на собеседника, он увидел удивление в глазах Чарли. На мгновение сердце ученого екнуло: наговорил лишнего. Открылся. Спаркс что-то заподозрил. Но тот, сделав основательный глоток виски, неуверенным тоном начал:
- Подожди, Майлс, то есть… Ты считаешь, что мутация – это не болезнь? И что мутанты имеют такое же право жить нормальной жизнью, как и остальные?
Голова у Торонтона слегка закружилась от осознания собственного успеха. Похоже, это не просто слабое место Спаркса, это его пунктик, на котором, умеючи, можно долго-долго играть. Сейчас, когда мысли ученого уже были слегка сбрызнуты джином, его как никогда потянуло на философию. Памятуя, что зло должно быть в руке, как орудие; «узнанное или неузнанное, оно, не переча, позволяет отложить себя в сторону, если есть воля на то», Торонтон на время – нет, не забыл! – просто отодвинул в сторону переполнявшие его ранее мысли об опытах над людьми и мутантами. Сделав знак бармену, чтобы тот повторил, Майлс обратился к Чарли:
- Конечно! Суди сам, чем… - ученый чуть не сказал «мы», но вовремя спохватился и, сделав паузу и вдохнув воздух, продолжил, - …чем они отличаются от людей? Людей надо принимать такими, как есть, или оставлять в покое, - Торонтон цитировал любимого Кафку, причем почти точно, но вряд ли Спаркс был способен это оценить. А вот сами слова мог бы. - Изменить их нельзя. Человек ведь не состоит из отдельных частей, в нем всё - одно целое, дёрнешь за один кончик, а получается, что против воли дёрнул и за другой. Так почему бы людям не оставить в покое мутантов? Предоставить их самим себе? Они просто боятся этого нового витка эволюции! – Майлс тряхнул головой, так что от его безупречно зачесанных волос отделилась прядь и упала на лоб. Глаза ученого блестели – отчасти от выпитого, отчасти от воодушевления, с которым он излагал свои взгляды.
Торонтон был уверен в одном: даже если они с Чарли абсолютные противоположности, на одну вещь они смотрели одинаково: мутанты не уроды, не плод генетической аномалии. Майлс отвернулся и, слегка склонив голову, уставился в стакан, в котором отражалось его слегка порозовевшее лицо. В голове ученого пронеслись воспоминания: его дразнят в школе, от него шарахаются в лаборатории, люди в транспорте отодвигаются, подсознательно ощущая неправильность, словно он зачумлен... Торонтон стиснул зубы и загнал эти мысли как можно глубже. Он не мог полностью избавиться от них, зато научился железным самоконтролем переключаться на другие вещи. Иначе он – возможно, кто знает? – уже давно сошел бы с ума от постоянной изоляции. А сейчас он сидит в баре, как обычный человек, болтая со школьным приятелем… Торонтон вздохнул. Не дай этому сбить тебя, Майлс. 

Спаркс хмыкнул на слова ученого, одним глотком допил виски (как он это делает, не задыхаясь?), и, сделав знак бармену, повернулся к ученому:
- Конечно, боятся. Но это ведь нормально, нет? – было не понять, то ли мутант говорит с иронией, то ли неопределенная интонация продиктована выпитым им алкоголем. - Представь, ты живешь рядом с человеком, который проходит сквозь стены. Или швыряется огненными шарами. Или сводит с ума щелчком пальцев. Ты бы не испугался?
Майлс промолчал. Он не боялся. Когда ученый обнаружил, что проявление его способности напрямую зависит от эмоций, Торонтон хорошенько постарался над тем, чтобы ни одно непрошенное чувство не могло пробить мысленную стену, которая до поры до времени загораживала его оружие. Но, если подумать, настолько специфическая способность – не плод ли того, что Майлс всю жизнь чего-то боялся? Боялся матери, боялся хулиганов, боялся школьных учителей, затем эти конкретные страхи трансформировались в боязнь не выучить урок, не оправдать доверия, не произвести должного впечатления… Конечно, это мутантский ген определяет форму отклонений. Но по сути ведь никто, в том числе и он, Майлс, не смог разобраться в том, почему одни мутанты метают огненные шары, а другие превращают волю в кисель.
- Боятся не самих мутантов, - продолжал разглагольствовать Чарли, - Боятся того, что мутация сделает с ними. Представь, что ты живешь бок о бок с человеком, знаешь его с детства, а потом вдруг выясняется, что у него есть эти пресловутые способности. Разве ты бы не испугался? – Спаркс в упор посмотрел на ученого и произнес без своей обычной улыбки: - Как бы ты отреагировал, узнав, что я мутант?
Майлс не услышал в этом предложении вопроса. Ученый ощутил внутренний толчок, словно мозг, обиженный на то, что его отравляют алкоголем, пнул отдел, отвечающий за безукоризненные логические цепочки Торонтона.
Майлс даже немного растерялся. Строя свои планы, он тем не менее вовсе не надеялся на то, что Спаркс сейчас пустится в изложение своей печальной истории, а, судя по всему, дело к тому шло. Все сложнее и сложнее становится выкручиваться. Майлс пытливо посмотрел на приятеля.
- Я? – происходи дело в прошлом году, я бы сейчас отошел ненадолго, а через несколько минут этот бар был бы уже полон агентов. – Я уже давно отвык чему-либо удивляться, - Майлс взглянул на свой стакан, где на дне еще плескался джин, но допивать его не стал. – Но не испугался бы, это уж точно, - ученый улыбнулся краешком рта. – Если, конечно, за все эти годы ты не изменил своему принципу защищать тех, кто слабее тебя, - пальцы ученого стиснули стакан. Майлс продолжал говорить, в то время как в голове у него роились мысли: «Если все повернулось так, не придет ли ему в голову продемонстрировать свою способность? Может ли он определять, мутант перед ним или нет? Или ему нужно знать заранее, чтобы скопировать чужие возможности? Если сейчас выяснится, что и я обладаю способностями, нагромождение лжи вырастет до таких размеров, что, рухнув, рискует похоронить меня, причем в прямом смысле. Придется лгать о том, где я находился все эти годы, да почему не попал в «Око», да почему, если побывал там, у меня нет татуировки и я не примкнул к его хвостатым соратникам». – Бояться нужно не способностей, а человека, наделенного ими, - напряженно произнес Майлс. – Это как с оружием – сама по себе атомная энергия не является злом, но если ядерная бомба попадет не в те руки… Так же и с мутацией. Обладать ею не значит стать хуже. Это значит получить возможность реализовать темную или светлую сторону души, - господи, что за чушь я несу.
Хотя, если Спаркс заглотит эту наживку… С его склонностью видеть в людях только хорошее, даже если он поймет, что я мутант, он скорее решит, что человек, рассуждающий так, не собирается вредить другим… Ученый стиснул зубы. «Вредить. Все считают тебя монстром, Майлси. Вон Спаркс и тот может жить нормально. А как можешь жить ты, если от тебя шарахается все живое? Да, ты чертов альтруист и жаждешь им всем помочь, но нужна ли людям твоя помощь?» Они просто боятся того, чего не понимают, - возразил ученый сам себе. – Придет время и они поймут. Но внутренний голос, подбодренный порцией алкоголя, не унимался: «Может, поймут, а может, и нет. Ты тут толкуешь о мирном существовании в обществе, где все будут мутантами… Но разве люди, алчные, привыкшие к собственному превосходству, заполучив в руки способности будут использовать их во благо? Нет, будущее не за этими прожектами генной инженерии. Будущее за мутантами и их детьми». Отмахнувшись от невеселых мыслей, Торонтон взглянул на Чарли, ожидая, продолжит ли тот свою исповедь.

Отредактировано Miles Toronton (2011-11-27 13:17:08)

«Ну да, мамаши с детишками, как же, - подумал Майлс, глянув на стакан Спаркса. – Как он может столько пить и что-то соображать? Ведь смекнул, что чуть не проговорился. И стакан почти пуст. Ты пей-пей, Чарли».
- Все эти твои «человек не состоит из отдельных частей» и прочие естественнонаучные постулаты приведут мамочек в восторг. Может, заодно и подружку себе заведешь, с похожими интересами! – Майлс улыбнулся, стиснув зубы, а Спаркс тем временем пустился в пространные и немного путанные рассуждения о пользе образования. Торонтон не собирался с ним спорить, он просто слушал, иногда вставляя «точно» и «я тоже так считаю». Сейчас Майлс компенсировал собственную словоохотливость, поражаясь про себя, как можно столько трепаться на совершенно бесполезные темы, а сам заботился о том, чтобы стакан Чарли не пустел.
Было уже около трех часов утра, когда, словно спохватившись, Спаркс глянул на часы и неловко поднялся с табурета.
- Прости, друг, я должен идти. Работа, чтоб её. Был рад повидаться! 
Майлс, абсолютно трезвый и уже проснувшийся (У ученого, когда он зарабатывался допоздна, в определенный момент ночи срабатывал какой-то внутренний механизм, переключающий организм в режим «начался новый рабочий день». Не стоило, однако, злоупотреблять этим – не раз за увлекательные и продолжительные эксперименты Майлс платил потом раскалывающейся до вечера головой – а тут он еще и выпил), бросил бармену сложенную пополам бумажку и тоже поднялся.
- Взаимно, Чарли, - уж как он был рад, не передать словами. Осталось только воплотить в жизнь вторую половину плана: так или иначе. – Только, друг, не нравишься ты мне. Признавайся, которую ночь не спишь? Провожу-ка я тебя, пожалуй, чтоб потом совестно не было.
Мозаика у Майлса в голове почти сложилась, не хватало только финального фрагмента – знания, где живет мутант со своей маленькой сестрой.