Майлс проснулся от телефонного звонка.
Протянув руку, он нашарил трубку и поднес ее к уху.
- Да?
- Мистер Торонтон?
- Да.
- Говорит доктор Олдбридж.
- Я слушаю, - ученый приподнялся в постели, опираясь на локоть, и свободной рукой поднес к глазам часы, сощурившись на циферблат. Половина шестого утра. Он проспал едва ли часа два.
- Ваша мать, мистер Торонтон, скончалась сегодня около пяти часов.
Майлс только сильнее прижал трубку к уху и сел в кровати.
- Алло, мистер Торонтон, вы меня слышите? Мои соболезнования. Вы не могли бы сегодня подъехать, мы должны оформить бумаги.
- Во сколько, - наконец, произнес Майлс охрипшим со сна голосом.
- Можно с самого утра, если вас не затруднит, я как раз буду свободен.
- Я приеду, - Торонтон отключил телефон и уставился в пространство.
Сейчас он пытался сообразить, что должен чувствовать человек, шесть лет назад заперший свою мать в сумасшедшем доме и ни разу с тех пор не побывавший в нем, когда узнает, что единственного родственника не стало, - и не чувствовал ничего. Голова была тяжелая – сказывалось то, что последние дни он почти не спал и сильно нервничал. Майлс поднялся, взял с тумбочки коробочку с линзами и почти на ощупь двинулся в ванную.
Она умерла. Как странно. Торонтон попытался вспомнить, сколько его матери лет… было. Не больше пятидесяти. Память, забитая формулами и тысячами страниц определений, стерла, а если не стерла, то запихала воспоминания о детстве и жизни в доме на Третьей садовой улице в самый темный чердак, как ненужный хлам. Всплывали только отрывочные фрагменты: ему семь, мать ведет его в церковь по залитым солнечным светом плитам, и он шагает, стараясь не наступать на швы. Кажется, один раз он все-таки оступился – может, поэтому его жизнь с тех пор пошла наперекосяк? Ему тринадцать, он получил первый диплом по биологии, мать в выглаженной блузке в мелкий синий цветочек, нервно краснея, принимает поздравления от директора школы. Ему пятнадцать, он, задыхаясь, врывается в дом, только что избежав того, чтобы его избила банда школьных хулиганов. Мать, встретившись с ним взглядом, истерично визжит и хватается за ружье.
Торонтон закрыл глаза, поморгал, снова открыл. Мир обрел четкость.
Он ненавидел свою мать, вот почему сейчас так спокойно воспринял известие о ее смерти.

Сумасшедший дом находился в пригороде Лондона – его владельцы считали, что на психов гораздо благотворнее влияет природа и свежий воздух, нежели серое небо и вечные туманы города. Майлс представился дежурному, и тот пропустил его на территорию, огороженную высоким глухим забором.
- Вы рано, мистер Торонтон, - приветствовал мужчину доктор Олбридж, поднимаясь из-за стола. – Мы только начали готовить документы, но, уверяю вас, закончим не более чем через полчаса, - врач изобразил на лице сочувствие. – Может быть, вы бы хотели зайти, проститься с ней…
- Нет, - резко ответил Майлс, затем, сообразив, что ведет себя неправильно, опустил голову, закусив губу.
- Понимаю, понимаю, - участливо покивал главврач. – Тогда подождите, пожалуйста, снаружи. Не волнуйтесь, те наши пациенты, что свободно разгуливают по территории, заработали эту привилегию исключительно примерным поведением.
Торонтон кивнул и вышел из кабинета врача, едва не столкнувшись с высокой девушкой, проходившей мимо по коридору. На секунду на Майлса уставились огромные, прозрачно-голубые глаза, и девушка прошла мимо, задев его подолом неопределенно-серого свободного платья, из воротника и рукавов которого, словно веточки, выглядывали тонкая шея и руки. Босые ноги пациентки звонко шлепали по кафельному полу.   
Ученый понял, что остановился, и продолжил движение в сторону выхода, размышляя о том, что доктор Олдбридж все-таки дает своим подопечным многовато свободы. Отыскав свободную скамейку на территории за сумасшедшим домом, Майлс уселся, сцепив руки в замок и, опершись о колени, уставился в растрескавшуюся плитку дорожки. У него не было ни малейшего желания разглядывать людей, бродящих взад и вперед по этому импровизированному парку.

Несмотря на то, что утро было ранним, июльская жара уже давала о себе знать, так что Майлсу повезло расположиться в тени – иначе он сварился в своем черном костюме прежде, чем главврач снова пригласил его внутрь. Сумасшедший дом смутно напоминал Торонтону восьмой отдел, каким он был когда-то – масса закрытых дверей, деловито снуют люди в белых халатах, и тяжелая, гнетущая атмосфера постоянного страха и безысходности. Как бы не старался доктор Олдбридж облагородить свое заведение, придав ему вид реабилитационного центра или санатория, решетки на окнах, двойные двери, ограда в полтора человеческих роста говорили сами за себя.
Торонтон вздохнул. Впервые за последние пару дней у него есть время спокойно подумать. Итак, подведем итоги. Вчера он мог погибнуть – кстати, интересно, Палмер разобрался с телом? Утром Майлс позвонил на работу и взял отгул, сославшись на обстоятельства, хотя мысленно сейчас он пребывал в лаборатории. Там, в холодильном шкафе, в аккуратно подписанных пробирках находились пробы крови двоих мутантов – брата и сестры, и Торонтон не мог дождаться момента, когда он, покончив с формальностями, вернется на работу и проверит пару своих выкладок.
После краха, загнавшего Око в подполье, Майлс был одним из немногих, кто отказался залечь на дно и продолжил исследования. Как и некоторые его предшественники, ученый был уверен, что ключ к передачи способностей от мутанта к человеку лежит в мимикрии. В Око работала сотрудница с эмпатической мимкрией. Наверное, было бы самоубийством сунуться к ней с просьбой послужить материалом для исследований, но все-таки это было не так опасно, как то, что он успешно – чудом! - провернул этой ночью. Зачем же Торонтон так рисковал? Ученый готовил себе пути к отступлению. Нельзя было закрыть глаза на тот факт, что Око не скоро оправиться от потрясения и войдет в прежний ритм, завертятся нужные колесики многотонной махины. А вдруг ящерам придет мысль добить оковцев, завершив начатое? Он тогда погибнет одним из первых – мутанты с татуировками особенно нежные чувства питали к сотрудникам из восьмого отдела. А теперь Спаркс знает, что в отделе есть как минимум один его союзник, так что если ящеры чудом обнаружат их новую лабораторию и придут с погромом, велик шанс, что ему удастся спастись.
Задумавшись, Майлс не сразу заметил, что к нему приблизился один из бродивших, как тени, обитателей дурдома, и взглянул на подошедшую девушку, только когда увидел, что она опустилась на траву у его ног, одернув светло-серое платье.
- Привет? – тихонько и почему-то с вопросительной интонацией произнесла девушка, глядя на Майлса снизу вверх.
Тень, падающая от высокого ясеня, не была сплошной, по бледному лицу девушки плясали крохотные солнечные зайчики, когда ветер шевелил листву. Торонтон узнал ее – это была та самая больная из коридора, которая еще так странно посмотрела на него. Майлс вновь поразился, насколько светлые у нее глаза – может, дело в тенях, залегших под ними? И почему все эти обитатели дурдома выглядят такими изможденными – их ведь неплохо кормят, дают поддерживающие лекарства. Ученый напрягся, сконцентрировавшись на способности, заталкивая ее поглубже в себя – еще не хватало напугать психически нездоровую девушку. Пока она вроде настроена дружелюбно, но Майлс уже успел пожалеть, что не высказал желание подождать в приемной главврача. Как нужно разговаривать с ненормальными? Наверное, мягко, чтобы не вызвать приступ агрессии, но в то же время решительно, чтобы не показать страх.
- Не сиди на холодной земле, - Торонтон подвинулся к краю скамейки, освобождая девушке две трети пространства. – Простудишься.
Еще не хватало, чтобы его застали тут с девушкой-психом, зачарованно пялящейся с земли. Торонтон не знал, как прогнать больную, оставалось ждать, пока она сама утратит к нему интерес, или пока главврач соизволит позвать его внутрь.
Повисла пауза. Майлс ощущал, что его рассматривают, и чувствовал себя крайне неуютно, потому что взгляд девушки был отнюдь не взглядом больной. Майлс прекрасно помнил эти искорки безумия, горевшие в глазах его покойной ныне матери. Просто статус клиентки дурдома позволял этой юной девушке беззастенчиво разглядывать пришельца из внешнего мира, его костюм, его волосы, его лицо. Интересно, давно она здесь?
- Ты давно здесь? – прежде, чем подумать, что он делает, Торонтон уже озвучил вопрос, хотя еще минуту назад дал себе зарок больше не разговаривать с девушкой и подождать, пока она насмотрится и вернется к своим цветам и бабочкам.

Отредактировано Miles Toronton (2012-01-07 01:57:35)

Увидев растерянность на лице девушки, Майлс пожалел о том, что вообще раскрыл рот.
-Я? Я не помню, но скорее всего не очень давно, я еще не такая тощая как все, - девушка смущенно улыбнулась. – А может и очень давно. А может и не очень…
Торонтон прекрасно понимал ее: в подобных местах ощущение времени стиралось, будь ты хоть трижды здоров.
- Но здесь все чужое, понимаешь? – после паузы произнесла девушка. - Я тут… никому не нужна.
Майлс следил за больной, пока она ходила взад и вперед, произнося свой монолог: надо сказать, довольно связный. Чувствовалось, что девушке просто отчаянно хочется выговориться, а с кем здесь поговоришь? С другими ненормальными? С врачами, которых психи инстинктивно боятся? Что интересно, в голосе пациентки, когда она вопрошала небо и ограниченный стеной пейзаж сада, почему никто не приходит за ней, сквозила не обида, а искреннее недоумение.
Девушка умолкла и вновь уселась на траву, продолжая гипнотизировать Майлса своими прозрачными глазами.
Анамнез ясен, - думал ученый, в свою очередь разглядывая девушку. – И никому ты не нужна не только здесь. Я понимаю сестру – кто будет терпеть рядом такое светлое, доброе, абсолютно не от мира сего создание? Кстати, не может быть, чтобы она не чувствовала дискомфорта, находясь рядом со мной. Может быть, я спешу с выводами, но развитие девушки, по крайней мере, эмоциональное, резко затормозило годах на десяти, а дети особенно восприимчивы к моей способности. Словно подтверждая мысли Майлса, девушка вновь заговорила:
-А ты? Ты так печален. Что-то случилось? – она порылась в кармашке и протянула ученому конфету. - Вот, возьми. Она тебе, похоже, нужнее, чем мне.
Торонтон взял сладость, чтобы не расстраивать девушку, но она на этом не успокоилась. Дернув за подол старенького платья, она оторвала полоску ветхого ситца и, перевязав ею цветы, которые принесла с собой, протянула, а затем и просто положила на колени ученого, видя, что он медлит принять ее подарок. - Вот, возьми, пожалуйста. У меня больше ничего нет, правда, - в голосе девушки зазвучало отчаяние. - Хотя, есть еще сама я. Хочешь, можешь взять и меня.
Глаза больной лихорадочно заблестели, она ухватилась за руку Майлса, подтянувшись и сев рядом с ним. «Забери меня, пожалуйста. Забери…» - скороговоркой твердила она, пока побледневший Торонтон пытался вытащить свой рукав из ее цепких пальцев.
Букет соскользнул в траву, Майлс поднялся, одернув пиджак и слегка ошеломленно глядя на девушку на скамейке. Если она не прекратит, ему придется отключить ее – чего ученый не переносил, так это бьющихся в истерике женщин. Однако выражение лица девушки отнюдь не свидетельствовало о том, что она собирается плакать. И огоньки, которые он принял за искорки безумия, были скорее свидетельством решимости. Ну, от этого тоже не легче…
- Послушай, - Майлс поднял цветы и положил их на скамейку рядом с девушкой. –  Уверен, что там, куда я могу тебя забрать, тебе понравится еще меньше, чем здесь.
Ученый осекся, его взгляд соскользнул с лица больной и остановился в какой-то точке среди деревьев, потому что сейчас ученого посетила неожиданная мысль. Нет, это – точно безумие.
- Как тебя зовут, - Торонтон склонил голову к плечу. Тон его смягчился.  – Расскажи о себе.

Выслушав девушку, Майлс удовлетворенно кивнул. Психиатрия и неврология были отнюдь не его специальностью, но в рамках базового курса в Оксфорде ученый получил о них достаточное представление, чтобы определить: скорее всего эта Дэйзи Брайт страдает легкой формой аутизма. У нее явно не наблюдается проблем с общением, но вот некоторая цикличность поведения, резкие перепады настроения, длинные монологи, сменяющиеся не менее длинными паузами – все это позволяло сделать такой вывод.
Неплохо было бы заглянуть в карту, но кто ж мне ее даст, - подумал Майлс. – Во-первых, это конфиденциальная информация, во-вторых, ой как не факт, что там написана правда. Что ж, Дэйзи, можешь себя поздравить, ты только что прошла первый тест на относительную адекватность и сделала шажок из дурдома… в лабораторию.
- Меня зовут Майлс, - ответил ученый на последний вопрос больной, проигнорировав ее девичье щебетание о цветах. Мужчина повертел в пальцах конфету, зашуршал фантиком, разломил ее пополам и протянул кусочек Дэйзи. – Я хочу помочь тебе.
Торонтон помолчал с полминуты, задумчиво пережевывая конфету и еще раз прокручивая план, который сложился в его голове. Спасибо, Спаркс, за свежий препарат крови. Спасибо, маленькая сестра Спаркса, за то, что ты действительно маленькая и пришлось вколоть тебе только половину ампулы. Спасибо, мать, - цинично думал ученый, - благодаря тебе я знаю, что прежде, чем кремировать тело умершего больного, здесь имеют обыкновение вызывать родственников. И, наконец, спасибо, Дэйзи Брайт, за то, что вызвалась «во всем помогать» мне. Ты мне, правда, очень поможешь.
- Сейчас я должен уехать на пару часов. Но я вернусь и выйду сюда, в сад. Жди меня на этой скамейке, - Майлс спохватился и смягчил начальственный тон: - Доверься мне, и я вытащу тебя. Договорились? Ну, иди теперь, - Торонтон увидел, что по одной из дорожек движется человек в белом халате, вертящий головой – его уже искали. – Мне пора.
С этими словами ученый развернулся и пошел навстречу врачу.