Иной раз наступают в жизни такие моменты, когда за спокойную секунду можно и жизнь, и полцарства в придачу отдать. Хайнрих тоже, бывало, мечтал о спокойных вечерах. Спокойных вечерах, но никак не о ночных дежурствах!
Кто только додумался оставить оленя-стажера одного? Он едва ли проработал здесь пару месяцев – а вот нате, как вам тут доверяют! Неужели они и правда не боятся, что еще пока не освоившийся охотник может натворить бед? Серьезно полагают, что несколько оставшихся исследователей с синдромом совиного образа жизни могут предотвратить эти самые гипотетические беды? Учитывая способности некоторых из них, возможно и смогут, однако Хайнриха такое объяснение не удовлетворяло. Он был готов сейчас ухватиться за любую отговорку, лишь бы пожалеть себя, несчастного и оставленного одинокого воина.
Нет пытки невыносимее, чем бессонная одинокая ночь. Хайне прекрасно понимал, что если найдут его мирно посапывающим на диване, то ушей потом не оберешься – Джонс их все оторвет. Обиднее всего было то, что никаких доступных средств в борьбе с царством Морфея под рукой у Нойманна не было: Глок элементарно не знал, где тут можно кофе сварить! Нужно ли после этого говорить, что не то, что выражение «ни в одном глазу» тут будет неуместным – сон был аж в двух глазах сразу! Но Хайнрих держался: уши свои берег, ровно, как и головной мозг, а может, и жизнь, что уж там. Единственное, что не давало ему скатиться в бездну грусти и уныния – знание о местоположении курилки в этом здании. И примерно каждые минут двадцать Нойманн шел туда и отводил свою маявшуюся в ту ночь душу щекочущим нос табаком.
В остальное же время он мирно сидел на стуле и читал. Сам уже не помнит, что читал: видимо, та книжечка была из разряда «скука смертная, но, как честный человек, я обязан дочитать». И ничто не предвещало беды, только и светило, что выть от скуки и царапать обои. Шон куда-то смылся, и куда – не столь уж важно. Тем более, не в привычках Хайнриха было допрашивать собеседника, куда это он отправляется, но факт оставался фактом: все его бросили. Именно так, и никак иначе. И примерно часа в три ночи он почувствовал за собой полное моральное право хотя бы закрыть глаза. На полчасика, чтобы никто не узнал. Но перед этим надо было в последний раз покурить, и неохотно, зевнув и почесав шею, Нойманн направился в курилку.
Однако до места встречи со счастьем он не дошел. Сирена заорала, как умалишенная и до смерти напуганная пациентка какой-нибудь психиатрической клиники, узнавшая, что ее ведут на лоботомию. Нет, сон, как рукой, не сняло, однако развернуться и метнуться в сторону лабораторий заставило.
— Ну почему вечно я? — куда-то в пустоту коридоров выкрикнул Нойманн. — Почему это не могло случиться в чье-нибудь другое дежурство? Я спать хочу, а не бегать!
Но коварная фортуна улыбаться отказывалась. На какое-то мгновение Хайне было подумал, что это все ему снится, он откроет глаза и увидит грозные очи шефа, но чуда не происходило вплоть до того момента, как ноги принесли охотника к лаборатории. Он коснулся ручки и ощутил легкое покалывание, будто от слабых ударов тока. Отворил – и в ноздри ударил свежий запах озона, а на глаза попался взъерошенный исследователь. Нойманн успел его запомнить, хоть и видел нечасто. Парень интересный, но странный. Отчего-то Хайне подозревал, что он и сам – мутант.
— И что у вас тут, гроза началась? — с ходу спросил охотник, все еще стоя за порогом. — Или неудачный эксперимент с электричеством? Точно говорю, что неудачный: ты бы причесался хоть. Ну что вам не спится, в смысле, что творится? — и протер уставшие глаза. Фух, ну и дышится же тут! Точно не иначе, как после хорошей грозы.
Отредактировано Heinrich Neumann (2012-08-10 17:40:52)