Решение было спонтанным. МакЛорен часто принимал решения, которые казались спонтанными окружающим, и это никогда его не смущало, потому что на самом деле он знал, что делает. Рисковать другими, если существовали иные пути или хотя бы возможность их существования, Джеймс себе не позволял. Рисковать собой – это уже другое дело, потому хотя бы, что это дело его личное, и временами такой риск может быть не только оправдан, но и необходим. К примеру, для того, чтобы не подвергать риску других.

На этот раз решение действительно было спонтанным, и именно это почему-то подтверждало его правильность в глазах привыкшего полагаться на интуицию Джеймса. Не так уж это и опасно для него, если разобраться: он же не собирался в одиночку вламываться в центральный офис «Око» или сразу в 8 Отдел, отнюдь. Просто немного побеседовать в непринуждённой обстановке со старым другом и виновником большинства его бед по совместительству – пустяки, дело житейское, потому что при всём своём богатом воображении МакЛорен не мог представить, чтобы Морган с порога кинулся душить его голыми руками, метать ему навстречу ножи или палить в него из базуки. Они же цивилизованные люди. То есть, цивилизованные мутанты. Правда, ни те, ни другие не имеют привычки влезать без спросу в чужие дома, но моральный аспект вопроса волновал Джея в наименьшей степени, потому что ничего плохого он не замышлял и цели его, это он знал наверняка, были благими, пусть даже они, согласно пословице, сулили ему тёпленькое местечко в аду впоследствии. Какая разница, что будет после смерти, если уже при жизни приходится жарко? Вот сегодня, например.

Теракт и взрыв в Оксфорде. Паника, ужас, страх, несчастье для стольких людей сразу – не самый приятный способ провести день. А приходилось быть там. Но не это печалило Джеймса МакЛорена. Он никогда не жаловался на свою жизнь: она устраивала его такой, какой была – он сам сделал этот выбор и понимал, на что подписывается. Сегодня его всерьёз беспокоило то, что в этот раз они не успели. Как вышло, что Джонс и его верные псы их опередили? Этого не могло, не должно было случиться! Джеймс видел лицо Моргана там, на месте взрыва, но, разделённые толпой, они оказались слишком далеко друг от друга, чтобы смочь перекинуться хотя бы парой фраз, которые в той накалённой до безумия обстановке, в присутствии стольких посторонних свидетелей, всё равно ничего не могли бы решить. Sero venientibus ossa – поздно приходящим – кости; мудрость древних. Так вот, получить кости тех студентов, которые выжили, чтобы загреметь в лаборатории «Око», МакЛорену не хотелось ну совершенно. И никакие другие кости тоже.  По состоянию на текущий момент у него наличествовало только одно желание: во что бы то ни стало вытащить из 8 Отдела тех нескольких ребят, что имели несчастье оказаться в неподходящее время в неподходящем месте, и потенциальный вариант мирного разрешения этой задачи Джей видел только один.

Он никого не поставил в известность относительно того, куда намылился. Да, цель у всех них была общей, но способ её достижения таковым не был. Слишком тесная дружба связывала их с Джонсом в прошлом, слишком личными – и слишком длинными – были счёты, которые они могли бы предъявить друг другу в настоящем.
Уходя, или, точнее, вылетая из своего кабинета вечером этого растреклятого дня, МакЛорен лишь бросил что-то невнятное Шейле на прощание – она отличалась удивительной способностью не задавать лишних вопросов, когда не надо.

Что дальше? Сесть в машину, добраться до Ричмонда, бросить автомобиль в квартале от цели, пробежаться до нужного дома, номер которого никогда не забывал, сдвинуть цветочный горшок перед входом, войти внутрь – так просто, что даже немного обидно!
Ждать в бездействии было утомительно и не в его стиле, поэтому Джей не постеснялся зажечь свет и прогуляться по холостяцкому жилищу в отсутствие хозяина, обследовать доступные квадратные метры, снова погасить свет и усесться в кресло к тому моменту, как снаружи послышался шорох шин подъезжающей к дому Audi. Морган довольно долго не выходил из машины, и к МакЛорену уже успело закрасться подозрение, что его заклятый друг приехал с работы не один и приятно проводит время, не доходя до родного порога, когда дверца автомобиля наконец хлопнула, с характерным писком включилась сигнализация и снаружи зазвучали уверенные шаги. Металлический звон соприкоснувшегося с замком ключа, пауза, снова шаги, скраденные ковровой дорожкой, голос Джонса.
Дождался.
Щёлкнул выключатель.
– Сюрприииз! – проорал Джеймс с широченной улыбкой, пока Джонс продолжал рассеянно заканчивать фразу, посвященную его экс-супруге. Мгновение – и улыбка исчезла с его лица, как будто и не бывало. Голос, и тот стал серьёзнее некуда:
– Салют, Морган. Если я когда-нибудь соберусь лечь спать с тобой под одной крышей, сделай одолжение, пристрели меня сразу: не хочу провести остаток своих дней в приюте для умалишённых.
Вежливый ответ на любезное приветствие, не более того.
– Я один, не беспокойся. Я пришёл, чтобы поговорить.

Вид у Джонса был не особенно счастливый, если не сказать угрюмый, и если поначалу у кого-нибудь, за исключением МакЛорена, ещё могло сложиться ощущение, что он пытался сдерживать себя, чтобы как-то своё раздражение скрыть – неторопливо снять пиджак, не менее неторопливо поправить манжеты истерзанной за долгий день рубашки, небрежно швырнуть мобильник на диван – набор молчаливых действий, за время которых вполне можно успеть «подышать» и успокоиться – то минуты через две любому стало бы окончательно ясно, что до такой степени гуманности и гостеприимства Морган ещё не дозрел. Или просто давно через неё перешагнул. Ну да, Джонс никогда не любил сюрпризы, а в их случае сюрприз оказался ещё и не из числа приятных. Печально-то как!

Джеймс смотрел на своего заклятого друга и думал о том, насколько, всё-таки, того изменила его высокая должность. Ещё бы: большая ответственность, большие хлопоты, нечистая совесть, на старательное и в целом успешное усыпление которой потрачено столько времени и сил, и прочие прелести жизни… МакЛорен сам знал обо всем этом не понаслышке – ну, кроме нечистой совести, конечно. Никто и не говорил, что будет легко. Жизнь вообще мало похожа на увеселительную прогулку, но сам Джеймс, по крайней мере, не оставлял себе возможности предаваться чёрной меланхолии в конце каждого второго рабочего дня. Тяжело быть президентом могущественного «Око»!
Хорошо, что я не на его месте, – промелькнуло в голове у МакЛорена, пока Джонс, сжав зубы, терпел его присутствие и с максимальной учтивостью повторял своё предложение выметаться вон, из которого Джеймс посчитал возможным заметить только первую безобидную часть.
Он пожал плечами.
– Напрасно! Мы были бы тебе рады.
Лицо по-прежнему серьёзное, но взгляд чуточку насмешливый.

Сам знаешь, что это не попытка обмана, а всего лишь намёк. Пока только намёк. Чертовски глупо вышло, Морган. Когда-то мы прекрасно понимали друг друга и без этого «бесплатного бонуса», который, не спросясь, подсунула нам жизнь. Я даже почти готов понять, почему ты решил, что с мутацией надо бороться. Но «почти» не значит «полностью», а понять не означает принять.

За приглашением убираться к чёрту последовало приглашение пройти на кухню, и МакЛорен легко вспорхнул с кресла.
– С удовольствием! Совсем засиделся, пока тебя дожидался.
Морган уже плёлся в сторону сердца (или было бы вернее сказать «желудка»?) дома, повернувшись спиной к незваному гостю. Джеймс решил бы, что демонстративно, если бы не видел, что Джонсу сейчас просто наплевать на всё с высокой колокольни. Отличное настроение для переговоров, ничего не скажешь.

– Мне чашечку чая, пожалуйста! Зелёного. Без сахара, без молока и, желательно, без яда! – крикнул МакЛорен в спину Моргану. Ноги несли главу Ящеров быстрее, чем президента «Око», поэтому Джеймс, не желавший лишаться своей выгодной позиции в арьергарде, вынужден был либо сдерживать себя, либо выписывать кренделя на доступном пространстве позади хозяина дома – и на этот раз он выбрал первое.

Is this the world we created? ©

Если бы их сейчас увидел кто-то посторонний, он легко бы мог обмануться, подумав, что стал свидетелем разговора двух хороших друзей, привычно огрызающихся на ироничные замечания в адрес друг друга после какой-нибудь пустяковой размолвки, вроде спора о том, в какой цвет выкрасить стены – в бордовый или всё-таки в салатовый? «Состоятельная пара, почти семейная». Кошмар воспалённого воображения.

Морган неторопливо занялся приготовлением чая, уверив своего незваного гостя, что не находит интереса в отравлениях, и незваный гость ему в этом незамедлительно поверил. Легкомысленно? Отнюдь! Полжизни знакомы, какие тут могут быть сюрпризы?! Ладно, могут, самые непредсказуемые и в больших количествах, но не такие прямолинейные и фатальные: не в духе Джонса противоречить самому себе, а именно так бы он и сделал, если бы попытался избавить МакЛорена от бремени существования в этом бренном мире после того, как много лет назад позволил ему сбежать.
Парадоксально, но факт: непримиримые враги мирно болтают на кухне, не испытывая страха повернуться друг к другу спиной.

Пока Джонс возился с чаем, Джеймс совершил круг почёта по одному из самых значимых помещений в стенах дома, подхватил с рабочей поверхности выцепленный взглядом знакомый предмет – миниатюрную солонку в виде ёжика, сам когда-то презентовал! – повертел в руках, просыпал немного соли на столешницу, смахнул в ладонь, стряхнул в раковину. Это Морган обычно чувствовал себя неловко, когда молчание затягивалось; Джея такие пустяки никогда не трогали – или он в этом себе не признавался, что, в принципе, приводит нас к одному и тому же итогу.

Наконец, Джеймс последовал приглашению хозяина и уронил себя на высокий кухонный табурет, а Джонс нарушил молчание.
«Объяснительная речь», «несанкционированное проникновение». Понахватался на своём высоком посту канцеляритов! Да ещё и шутить изволит – как будто ничего не случилось, как будто не было тех двадцати с гаком лет, воздвигнувших между ними стену, толщине которой обзавидовалась бы Великая Китайская.

Естественно, никакой объяснительной речи Джеймс не подготовил. Более того, он даже импровизировать на эту тему не собирался. Другие планы. Неотложные дела. Первостепенной важности.
Он адресовал Джонсу серьёзный проницательный взгляд, присовокупив к нему ещё несколько секунд тишины.
– Отпусти их, Морган. – Твёрже, чем просьба; мягче, чем приказ. – Просто позволь им уйти.
Надобности конкретизировать, кто имелся в виду под «ними» МакЛорен не находил: слишком уважал интеллект старого не-друга, чтобы оскорблять его соответствующими пояснениями.
– Они ещё дети, – скажем так, в сравнении с нами, – и они ни в чём не виноваты. Кому, как не тебе, это знать, – тихо продолжил Джеймс.
– Вспомни себя двадцать три года назад. Вспомни, что ты чувствовал, когда пришёл в себя после той аварии. – Он переждал несколько ударов сердца в молчании. – А теперь напряги воображение и попытайся представить, на что ты их обрекаешь, и ответь мне на один простой вопрос. Чем они заслужили эти пытки?

За спиной у Джонса вскипел и щёлкнул кнопкой, выключаясь, электрический чайник.

Don’t look back
Эти жёсткость и непреклонность – они были у Моргана всегда, просто когда-то он их не замечал, а когда-то – не хотел замечать. И в конце концов стало поздно пытаться что-то исправить. Наверное, в этом была доля и его вины. Наверное, когда они ещё были друзьями, Джеймс мог бы как-то повлиять на Джонса, постараться пообтесать острые углы… Увы. То время ушло, и его не вернуть. Не нужно оглядываться назад и рассуждать о том, что могло бы быть – они там, где они есть. Будущее – вот о чём следует задуматься сегодня.

Он стал ещё твёрже за эти последние двадцать лет, ещё увереннее и… обозлённее? Или просто хладнокровнее. Своё мнение Морган был готов отстаивать до конца всегда – МакЛорен хорошо это помнил. Это означало, по всей видимости, что Джонс действительно был свято убеждён в своей правоте и истинности своих слов. Хорошо для него – никаких душевных терзаний. Плохо для детей, пошедших на экспериментальный материал для Восьмого Отдела. Джеймс никак, никогда и ни при каком раскладе не мог бы с этим смириться.

– Гарантию? Морган, открой глаза! Вы сами применяете свои способности во вред другим: ты, твои охотники, эта шайка исследователей в белых халатах – неважно, мутанты они или нет – это вы причиняете вред. Вы, а не те несчастные студенты, которых ты держишь взаперти. Ты хотя бы помнишь о том, что у них есть семьи? Мамы, папы, братья и сёстры, которые сейчас с ума сходят от горя, потому что их любимые Джонни или Кэти пропали без вести во время теракта и, быть может, погибли?

Риторическая пауза повисла в воздухе олицетворением немого укора. МакЛорен, в самом начале своей речи не усидевший на месте, вскочивший с табурета и начавший мерить шагами помещение, теперь замер напротив бывшего друга и мотнул головой.

– Гарантии. А какие гарантии есть у них? Какое право имеешь ты судить их за поступки, которые они когда-нибудь, возможно, могут совершить? Кем ты себя возомнил, Морган Джонс? Кто ты такой – царь и бог, вершитель судеб? А может быть, просто стареющий интриган, свихнувшийся на почве собственной значимости? О, да, конечно, у тебя прекрасная цель: ты стараешься для будущих поколений. А это ты потрудился спросить, согласно ли оно заплатить такую цену за чьё-то гипотетическое будущее счастье? Как ты объяснил этим детям, почему они должны оставаться запертыми в четырёх стенах и терпеть все эти опыты и инъекции, как какие-нибудь лабораторные крысы? Ты вообще дал-то себе труд им это объяснить, а, Морган?

Ответ на этот вопрос был Джеймсу известен: Восьмой Отдел не делился информацией, он её собирал. Однако так или иначе, равнодушие старого недруга в глазах МакЛорена выглядело преступным. Пожертвовать десятком ради блага всего мира? Невозможно! Даже если сократить десяток до одного – никто не вправе отнимать жизнь, прикрываясь громкими идеями. И пусть Джонс заявил, что никто не собирается убивать тех несчастных студентов – жизни он им всё равно сломает: насколько затянутся эти эксперименты – кто может предсказать?

Джеймс сделал глубокий вдох, пытаясь искусственно успокоить всколыхнувшуюся внутри волну эмоций – Моргана этим не проймёшь. Но попытаться-то он был обязан… как умел.

– Я знаю, что напрасно растрачиваю своё красноречие, – уже заметно тише и спокойнее продолжил МакЛорен. – Но я прошу тебя: подумай ещё раз. Просто задумайся, так ли правильно ты поступаешь, как сам хочешь верить.

Чем дальше, тем абсурднее – этот принцип работал в их разговоре великолепно. МакЛорен знал, что Джонс от своего не отступится; Джонс знал, что МакЛорен так просто не отстанет. Упрямства и целеустремлённости им обоим было не занимать. Круг замкнулся.

– Жадность, – на выдохе произнёс Джеймс, дослушав отповедь бывшего друга вплоть до его признания по поводу чая. –  ...тебя когда-нибудь погубит, Морган. Жадность и кофеин.

Он чувствовал себя как-то непривычно уныло, даже читать лекцию о беспримерной пользе зелёного чая желания не наблюдалось, равно как и пить его в компании Джонса, однако отказываться сейчас было бы уже непоследовательно.
МакЛорен снова оседлал предложенный ему табурет, рассеянно приподнял крышечку чайника и заглянул внутрь, втянув носом аромат свежезаваренного чая; вернул крышку на место. Было ощущение, как будто они перенеслись на двадцать с лишним лет назад, в прошлое, и сидят сейчас на кухне студенческого общежития, дуясь друг на друга после очередного особо пламенного учёного спора. Только с тех пор ставки выросли, и на кону были уже не абстрактные идеи и стремление превзойти оппонента на радость своему тщеславию, а чужие судьбы, принадлежащие вполне конкретным и реальным, пусть и не знакомым им лично людям.

Подняв чайник и перелив часть его содержимого в чашку, Глава Ящеров сделал глоток, глядя на Президента «Око» поверх кружки, которую вслед за тем опустил и поставил на стол.

–  Тебе не обязательно забирать чужие способности... силой, чтобы ими управлять. Ты неплохо справляешься с этим и без применения насилия. Когда хочешь. Вместе мы могли бы помочь им совладать с их талантами, научить целесообразно их применять. В конце концов, ничто не помешает тебе использовать их так же, как и прежде. Только за разумное вознаграждение и при обоюдном согласии. – Последние три слова Джей намеренно подчеркнул. Такая элементарная разница — и такая значительная для многих, да едва ли не для всех, кто прошел через испытания Восьмого Отдела. –  И официально.

А вот это уже было важно не только для каждого из мутантов в отдельности, но и для них всех вместе взятых. Как, впрочем, и для всей остальной части человечества, которую не затронули изменения цепочки ДНК. МакЛорен был убеждён в том, что определённые заметные шаги на пути легализации сверхспособностей должны были быть сделаны уже давно, и сам прикладывал все силы к тому, чтобы это произошло, с одной стороны, как можно скорее, а с другой – как можно безболезненнее. К несчастью, препятствий и подводных камней на этом пути оказалось много больше, чем можно было бы себе представить, лишь занося ногу, чтобы сделать первый шаг, и одной из самых серьёзных преград стало даже не пресловутое общественное мнение (негативных течений в котором, впрочем, тоже следовало опасаться), а то активное противодействие, которое оказывали в этой борьбе объединённые силы «Око» – организации, возглавляемой таким же мутантом, как и он сам, и едва ли не на треть состоящую из всё тех же мутантов. И вот это было по-настоящему чудовищно.

Джеймс тряхнул головой, отгоняя от себя мрачные мысли.
Смотреть вперёд можно, только мысля позитивно.

–  Вместе мы смогли бы этого добиться. Мы можем сделать это, Морган.
Стоит только захотеть.

Морган смотрел на него и улыбался – Джеймс чувствовал это, что называется, спинным мозгом, но всё-таки поглядывал то и дело на когда-то близкого друга, наливая чай, аккуратно помешивая его ложечкой для распространения аромата по близлежащему воздушному пространству и, наконец, отрывая чашку от белоснежного блюдца и поднося её к губам.

Джонс утверждал, что собирается умереть счастливым: видимо, у себя в кабинете на верхнем уровне одного небезызвестного офисного здания, как свернувшийся чешуйчатым кольцом дракон на своём никчёмном злате, и надувшись кофе до отказа сердечной мышцы. Вот уж счастье!

МакЛорен зачастую хлебал чай на ходу или даже на бегу, большими глотками, а то и вовсе залпом вливая в себя горячую ароматную жидкость, никогда не обжигая горло и слизистую. Но здесь и сейчас ситуация была иной, и ситуация предписывала делать осторожные маленькие глотки. Это до смешного напоминало манеру их беседы – какими бы пламенными и эмоциональными ни были призывы и контратаки, их не имеющая конца и края баталия, выходившая далеко за рамки обычных словопрений, больше походила на замысловатый танец, сочетавший в себе мерные шаги паваны, торжественные расшаркивания и чинные раскланивания полонеза и внезапные подскоки мазурки на десерт. Только классика и изящество, никакого бунтарского анархизма современного искусства. Приятное постоянство. Но, может быть, пришло время избавляться от старых схем и стереотипов?

- Нельзя даровать свободу выбора всем, Джеймс.
Чашка МакЛорена сурово звякнула о блюдце. А вот и она: последняя капля.
– Нельзя отнимать свободу выбора у тех, кто неудачно подвернулся тебе под руку. Ты не Господь Бог, что бы ты ни мнил по этому поводу. Послушай сам себя! Как ты можешь рассуждать о том, кому «даровать свободу выбора», а кому – нет, когда человек изначально рождается свободным для принятия решений? Никто не вправе распоряжаться чужими жизнями по своему усмотрению. Опомнись, наконец, ты не исключение!

Не усидел, всё-таки, на месте – легко соскочил с табурета и энергично взмахнул руками, но от новых попыток измерить кухню недруга шагами временно воздержался и только картинно взъерошил ладонями и без того непослушные волосы.

– Наука, – взгляд сверху вниз, тем не менее, получился исподлобья, – должна приносить пользу всем, а не только доморощенным садистам и любителям резать по живому. Твой Восьмой Отдел – это не наука, это камера пыток, изощрённо прикрываемых благими целями, но мы оба знаем, что всё делается совсем не ради твоих «испытуемых». Уж точно не ради тех, кто сидит в клетке под замком, ожидая нового сеанса препарирования! Но раз уж ты задал свой вопрос, я отвечу. Нет. Того, что ты называешь «наукой», не было бы. И я очень жалею о том, что нельзя вернуться в прошлое и уничтожить её в зародыше.

Джеймс солгал. Нет, разумеется, он жалел об этом; однако чтобы это исправить, ему пришлось бы вернуться очень и очень далеко – туда, где ни один из них раньше не был. Но существовало ещё кое-что, о чем он жалел ничуть не меньше и что, вероятно, можно было бы предотвратить: если бы у МакЛорена наличествовала реальная возможность совершить путешествие во времени в рамках собственной жизни, он в первую очередь позаботился бы о том, чтобы им с Морганом нечего было делить, и подошёл бы к проблеме со всей тщательностью, уничтожая скрытые истоки, а не только видимые невооружённым глазом внешние проявления. Удивительно, но и после всего плохого, что между ними было, Джеймс не переставал дорожить их потерянной дружбой, за которую, при обладании чуть большей степенью цинизма, можно было бы выпить, не чокаясь. А ещё: он видел, что слабые отголоски этой дружбы по-прежнему теплились где-то в тёмных глубинах души Джонса – иначе они не сидели бы здесь сейчас и не пили бы кто чай, а кто кофе. И когда МакЛорен повышал голос и сжимал руки в кулаки, повинуясь велению инстинкта, он пытался не одержать победу в жарком споре, а лишь докричаться, вразумить… спасти? человека, которого когда-то безо всяких оговорок называл своим другом.

Наверное, именно поэтому произнесённое Морганом «мы» вызвало у Джеймса такие противоречивые эмоции: он был отчасти рад, что Джонс способен допустить их объединение хотя бы фигурой речи, но контекст, в котором прозвучало это отрадное местоимение, принести удовольствие не мог. Во что Морган пытался его втянуть, ставя рядом с собой? А что если он, к тому же, был прав? «Когда-то нам все равно бы пришлось пройтись по трупам». Эта фраза до сих пор тревожным набатом звенела в ушах. Неужели без этого в самом деле нельзя обойтись? МакЛорен в это не верил. Джонс заблуждался.

– Ты запутался, Морган.
Джеймс заметно сбавил тон после паузы, и оба теперь говорили негромко, как взрослые на кухне, когда в соседней комнате спят дети, и оттого слова звучали по-особенному доверительно.
– Я хотел бы помочь тебе. Жаль, что ты не даёшь мне этого сделать. Но я не откажусь от своих слов. И если ты когда-нибудь обернёшься на свою жизнь и испугаешься того, что увидишь, вспомни о том, что ты не один. Спасибо за чай.

Последний долгий, вязкий, как смола, взгляд, и МакЛорен развернулся и вышел из кухни.
– Не забудь закрыть дверь! – донеслось из прихожей несколько секунд спустя.